Об онтологическом и эпистемологическом в московской фонеме

 

Фонема включает в себя два начала: онтологическое и эпистемологическое. Под онтологическим следует понимать объективность фонемы как языковой единицы. Если фонема в трактовке МФШ представляет собой множество звуков, то объективным является набор звуков составляющих данную конкретную фонему, из чего должно следовать, что каждый звук объективно, вне воли исследователя или носителя языка, соответствует какой-то определенной фонеме. Под эпистемологическим следует понимать то, что при исследовании фонологической системы языка, при ее лингвистическом описании вскрываются определенные когнитивные механизмы, позволяющие исследователю рассматривать данный звук как представитель определенной фонемы. Очевидно, что два этих начала в идеале имеют одну и ту же конечную точку, отвечающую объективной реальности, однако столь же очевидно, что полного совпадения быть не может вследствие недостижимости идеала. В задачу настоящего исследования входит попытка дифференциации онтологического и эпистемологического в представлениях о фонеме в понимании МФШ.

Фонему, ряд позиционно чередующихся звуков, можно рассмотреть как конечное множество, вхождение нескольких звуков в которое определяется их дополнительной дистрибуцией – требованием невозможности появления хотя двух из них в одной и той же позиции. Сложность возникает оттого, что фонемы как множества являются пересекающимися, то есть возникают области, в которых один и тот же звук может входить сразу в несколько множеств. Таким образом, перед исследователем ставится задача выработки системы когнитивных операций, приводящих к решению вопроса, какой фонеме принадлежит данный конкретный звук.

Введем понятие меры очевидности решения данной задачи. Она максимальна, например, если исследуемая фонема стоит в сигнификативно и перцептивно сильной позиции. Собственно говоря, если бы все фонемы всегда стояли только в такой позиции, то никакой фонологии бы не было, поскольку имелось бы два тождественных множества звуков и фонем. Так, словодам[д¿м] имеет фонемный состав<дам>, что очевидно.

Если звуки стоят в слабых позициях, то мера очевидности отнесения их к определенным фонемам падает. Объективно это выражается в том, что появляются специальные операции в доказательство установления соотношения в группе «звук – фонема». Наиболее очевидны случаи, например, с безударными гласными корня типавода [ва^ъдá], которое однозначно приводится к<вода>. Очевидность связана с тем, что данная проверка в рамках концепции МФШ является единственно возможной, никакой другой специальной операции здесь не применить. К тому же в силу соблюдения фонематического принципа орфографии проверка гласной корня аналогична проверке орфограммы. Иначе дело будет обстоять, если в написании морфемы использован нефонематический принцип. Всякому преподавателю известно, что студент с большим трудом осуществит ту же проверку для, скажем, префикса или суффикса. Например, определение фонемного состава префикса в словах типараскиснуть<розкиснут’> более сложно именно вследствие расхождения орфографии с фонологией.

Мера очевидности может быть низкой и для тез случаев, когда фонемы стоят в перцептивно слабых позициях. Например, словоих в сочетаниив их доме приобретет вид [ыγ], из чего совершенно не очевидно следует<их>. Требуется доказательство того, что [ы] позиционно чередуется с [и], равно как и [γ] с [х]. Включение [ы] и [и] в состав одной фонемы, известно, вызывает неприятие у противников концепции МФШ.

Однако наиболее интересными для исследователей оказываются такие случаи, в которых мера очевидности является предельно малой и требуется сложное обоснование для того, чтобы доказать принадлежность звука той или иной фонеме. Предположительно, это именно те участки системы, в которых с наибольшей вероятностью может наблюдаться несоответствие между онтологическим и эпистемологическим, то есть ответ исследователя не будет отвечать объективности.

Особый случай представляет собой отнесение звука не к фонеме, а к гиперфонеме. Гиперфонемная ситуация есть следствие сложных системных связей как на самом фонемном уровне, так и в морфемно-словообразовательных отношениях. Она может быть интерпретирована как эпистемологическая неудача при идентификации фонемы. Например, Л. Л. Касаткин определяет гиперфонему как «архифонему (слабую фонему), не приводимую в данной морфеме однозначно к одной из нейтрализованных фонем» ( 4, с.597). Возникает вопрос об объективности гиперфонемы: это самостоятельная единица фонемного уровня или в гиперфонеме проявляется ограниченность человеческого познания, которому недостает механизмов для однозначной интерпретации языковой единицы. И здесь мы снова сталкиваемся с необходимостью говорить о различных мерах очевидности. Такой пример, каксобака однозначно приводит [са^ъб¿къ] к<сбака>, поскольку в звуке [а^ъ] нейтрализованы фонемы<а> и<о>. Совершенно иначе дело обстоит с примерами типапеку, где безударный [и^э] может быть возведен как к<о>пёк, так и к<э>печь. Наличие двух проверок приводит к транскрибированию<п’ку>. Если же рассмотреть словоформупекла, то [п’и^экла] скорее она связана спек, чем спечь, то есть с большей долей вероятности ее фонемный состав<п’окла>, чем<п’экла> или <п’кла>. Это поддерживается и фактами произношения [п’окл¿] в ёкающих говорах, и произношением [п’окл¿] в период после изменения е во (ср. замечание В. В. Колесова: «Длительное время изменение< еèо> было синтагматическим: оно происходило обязательно перед твердым согласным, но необязательно под ударением» (1, с. 178)). Иными словами, исследователь здесь сталкивается с непростой проблемой выбора более предпочтительного решения.

Своеобразное решение гиперфонемной ситуации предложила С. М. Кузьмина в своей работе «Теория русской орфографии». Анализируя, например, фонемный состав флексий, она прибегает к следующему основанию «снятия» гиперфонемы. Поскольку для автора фонемный состав слова необходим в качестве основания для анализа орфографии, автор апеллирует к «рядовому пишущему», то есть таким образом релевантными для установления фонемного состава являются тривиальные представления о языке, обладающие низкой концептуализацией. «Звук представляет теоретически (для исследователя) фонему, но практически (для пишущего) – гиперфонему» (3, с.61). Заметим, что в том же месте С. М. Кузьмина отмечает «вероятностный характер» процесса установления фонемы.

Крайне любопытным и важным является мнение о том, что «в формахвас, ведешь, ведет следует видеть не гиперфонемы<>,<>,<>, а фонемы<с>,<ш>,<т>, поскольку в целом в русских флексиях представлены лишьсонорные и глухие, но не звонкие согласные» (3, с.60). Зададимся вопросом, что значит, что в русских флексиях не бывает звонких согласных? Речь может идти либо о звуках, либо о фонемах, но не в синхронном, а в диахроническом аспекте. Действительно, формыВАСЪ, ВЕДЕШИ, ВЕДЕТЪ содержали во флексиях глухие фонемы, стоящие в сигнификативно сильной позиции.

И тут мы подходим к очень важной проблеме – к проблеме формирования гиперфонем. Естественно, что возникли они прежде всего в результате трех фонетических процессов: падения редуцированных, развития аканья и переходае во. Развитию системы гиперфонем способствовало изменение словообразовательных связей, а также пополнение русской лексической системы заимствованиями.

Рассмотрим в качестве примера слововдруг. Это наречие, образованное от сочетанияВЪ ДРУГЪ. Неизменяемость слова, произошедшее опрощение, разрушившиеся словообразовательные связи не позволяют возвести к сигнификативно сильным позициям [в] и [г], из этого следует, что фонемный состав слова в современном русском языке<дру>. Однако если включить исторический критерий, то окажется, что наличие в первой гиперфонемы фонемы<ф> исторически совершенно не поддержано: в исконно русском слове не могла быть фонема <ф>. К тому же внутренняя форма слова не является совершенно затемненной, в ней прослеживаются исчезнувшие словообразовательные связи, а поэтому вероятность того, что в звук [к] возводится к<г>, а не к<к> выше.

Тут естественно возникает вопрос: что произошло в результате опрощения – то ли изменился фонемный состав слова, то ли исчезли механизмы, позволяющие прояснить, какие фонемы стоят в сигнификативно слабых позициях. Например, в случае изменения произношения [н’эс] в [н’оc] вопрос об изменении фонемного состава слова решается однозначно:<н’эс> меняется в<н’ос>. Однако здесь это изменение поддержано изменением произношения. В случае же типавдругменяются только системные отношения, меняется структура. Ведет ли смена структуры к изменению составляющих элементов? Или, вернее, так: ведет ли смена структуры к кардинальной смене элементов?

Следуя принятой ранее логике, мы должны и здесь дать два ответа в зависимости от того, рассматривать ли фонему исключительно как структурную единица (существующую лишь в своих противопоставлениях, оппозициях) или как единицу, для которой структурные противопоставления суть лишь одна из составляющих. С определенной долей метафоризации скажем так: имеет ли фонема свой денотат, который первичен по отношению к сигнификативным отношениям. Оба ответа не противоречат концепции МФШ.

Гиперфонемная ситуация подразумевает наличие эпистемологической лакуны. Ответ на вопрос подразумевает однозначный выбор либо фонемы, либо гиперфонемы, то есть фонематическая система отвечает в данном пункте двучленной четкой логике с вариантами ответов «да» или «нет». Каждый возникающий новый вопрос подразумевает такое же разрешение: например, сколько членов входит в состав гиперфонемы. Невозможным при этом оказывается вопрос, какая фонема в данном случае представляется наиболее вероятной, поскольку параметр вероятности переведет систему из четкой в нечеткую. напомним, что такое нечеткое множество: «Пусть Е есть множество, счетное или нет, их – элемент Е. Тогда нечетким подмножествомА множества Е называется множество упорядоченных пар{(x|μ_A(x))},"xÎЕ, гдеμ_A(x) – степень принадлежностихвА» [2, с. 22]. Введение нового параметра внесет неоднозначность в разрешение гиперфонемных ситуаций. Стандартное решение требует от исследователя при множественности мотивов, приводящих к ответу, выбрать тот, который представляется наиболее вероятным. Выбор одного мотива потребует отмены всех остальных, вероятное становится, таким образом, абсолютным, а менее вероятным требуется пренебречь, какой бы долей вероятности оно ни обладало. Пример [п’и^экл¿] должен быть истолкован так: 1) проверок найдено две, так что фонемный состав<п’кла>; 2) проверкапёк предпочтительнее, следовательно, фонемный состав <п’окла>. Решение 1 исключает решение 2, и наоборот.

Нечеткий подход приведет к тому, что общее решение объединит решение 1 и решение 2. В результате мы получим гиперфонему такого типа, что распределение компонентов внутри нее отвечает вероятности решения 1 и решения 2, то есть второе вероятнее первого. Транскрибируем так:<п’кла>.

В случаях типабезалаберный четкий структурный синхронный подход потребует транскрибирования<б’злаб’рниj>, однако ощущаемая носителем языка (при неполном опрощении) приставка требует выбора между представленным вариантом и вариантом <б’эз->. Поскольку<э> более вероятна, чем остальные три фонемы, она должна занимать преимущественное место в составе гиперфонемы:<б’злаб’рниj>.

Из этого можно делать вывод, что понятие гиперфонема само по себе неоднородно, если основываться на нечетко-множественном критерии. Гиперфонемы типа <> и<> оказываются принципиально различными. Предлагаем гиперфонемы первого типа, в которых вероятность выбора одной из фонем не превосходит вероятности выбора других, называтьровными гиперфонемами. В таком случае гиперфонемы, в которых вероятность выбора одной из фонем превосходит вероятности выбора других, назовемнеровными гиперфонемами.

Система фонематических единиц таким образом представляет собой континуум, крайние точки которого составляют фонема с максимальной мерой очевидности ее выделения, с одной стороны, и гиперфонема с максимальной мерой очевидностью ее выделения – с другой. Очевидные случаи занимают полярные точки: очевидная фонема и очевидная, ровная гиперфонема (как вдомисобака). Снижение меры очевидности фонемы приводит к созданию гиперфонемной ситуации, которая разрешается в системе неровных и ровных гиперфонем.

Иначе этот континуум можно представить и как шкалу эпистемологической удачности. Естественно, что четко выделенная фонема свидетельствует об эпистемологической удаче, а неровная гиперфонема – об эпистемологической неудаче, так как вероятность всегда связана с сомнением. Что же касается ровной гиперфонемы, то здесь возникает своего рода амбивалентность, когда эпистемологическая удача и неудача сходятся в одной точке. Если гиперфонема как самостоятельная единица фонемного уровня существует, то она воплощает нечеткость самой системы. Если же на глубинном, онтологическом уровне фонологической системы гиперфонемы нет, а есть лишь невозможность познания этого участка системы, то нечеткость порождена ограниченностью нашего познания.

ЛИТЕРАТУРА.

 

1.    Колесов В. В. Историческая фонетика русского языка. М., 1980.

2.    Кофман А. Введение в теорию нечетких множеств. М., 1982.

3.    Кузьмина С. М. Теория русской орфографии. М., 1981.

4.    Русский язык. Энциклопедия. М., 1997.

 Статья опубликована в сборнике "Лингвистическая герменевтика. Выпуск 1. К 70-летию доктора филологических наук , профессора Игоря Георгиевича Добродомова" М., Прометей, 2005. С. 8 - 14.