Пьянство начинается с пива,

когда никого, когда только стены

вокруг, когда исповедь требует выдумать

или женщину, или черта, или соседа.

Возьми рыбки. Кусочки маленькие,

но их много.

Когда в Шатуре зажгут торфяники,

в Москве забалдеют от смога.

За окном то мгла, то ли дым.

Таким я вижу осенний день

в день, когда солнце врубает пыл

до отказа и даже воздух начинает потеть.

С пива начинается пьянство.

Я медленно отплываю в страну наслаждения плоти

говорить глупости и без дела шляться.

Пойдем вместе. Хочешь? Не хочешь? Кто ты?

Дай руку – мы создадим наше новое братство.

Хлопает дверь в подъезде. Кто-то по лестнице шаг, шаг, шаг.

О чем это книга? Да ни о чем. Книга и книга – так.

Держи глаза подальше, чтоб не ослепнуть.

Держи руки подальше от колес, чтобы не отдавили.

Кто сказал, что я бледный? Кто сказал, что я бледный?

Я жду солнца. Я просто жду солнца и пью свое горькое пиво.

Ты когда-нибудь видела дождь, детка?

Ты когда-нибудь попадала под его грустные капли?

Ты закрывалась от них зонтом? Ты бегала,

широко разведя руки, как будто тебе снова пятнадцать

лет, детка?

Что до картошки, вареной картошки и квашеной капусты,

кислой и хрусткой, по вкусу с хренком,

то я согласен с мнением политиков жизнь не квасное сусло

и провести ее надо красиво, но это потом,

а пока – пиво. Пей до дна,

коль душа холодна.

Я буду сидеть на траве и слушать, как шелестят листья травы.

Ты когда-нибудь видела календарь, детка?

Его жесткие страницы хлещут по нежной плоти моего бытия,

отрываются и падают в черную неизвестность.

Но я остаюсь… Я остаюсь, детка, всем календарям

назло пить пиво и высасывать из розового панциря соленое мясо креветки.

Я не был в Арнштадте… Жаль… Я не был в Арнштадте,

но я не тот, в чьем имени что ни буква, то звук.

И в детстве я не был талантлив – просто способный мальчик –

и вырос не лик из журнала, и помру без безумия труб…

Ты пей пиво, пиво-то пей.

Выпьешь – скажешь еще налей.

Легкие снежинки с утра – провозвестниками белой пустыни,

раскрасневшихся щек, торопящихся лыж,

скоротечности дней под розовым солнцем и длинных,

длинных ночей… Это такой рок-н-ролл… Почему ты грустишь?

Кто она, взрослая дочь или седина-в-бороду-бес-в-ребро?

История страсти студентки и профессора?

Он не трахал ее: ему нравилось, как она идет

ему навстречу. Вот и сюжетец, детка.

Бери костыли! Побродим по городу осенней мути.

Помоги мне, если можешь. Я падаю – баум!!!

Постмодернизм жив. Наш дом – Россия. Наш президент – Путин.

Я завещаю свое творчество вечности. Пьяный,

я завещаю свое творчество вечности, так и найдя, по совести говоря, вечной сути.

В доме холод. Зажигаю камин.

Здесь столько комнат, что впору прятаться,

будь еще хотя бы один

человек в этом куске нескончаемого пространства.

В большое окно видно лес, реку, луг…

Пусто, когда засевают осеннюю морось.

Изредка выльется в тишину гулкий звук

гудка далекого парохода или в глубоком миноре

вздохнет вальс духового оркестра.

Я этого сам захотел, но, если честно,

по Сеньке шапка, по мне и место…

Вечер в Москве… Ты видела вечер в Москве, детка?

Он и она на вершине неработающего эскалатора.

Он целует ее. Им некуда деться.

У них дома безвылазно то отцы, то матери.

Город… Бесстрастные дула видеокамер следят за моей походкой.

Я невинен, но им все равно. Я вошел, это значит,

я должен быть высвечен монитором, и кто-то

хочет быть в курсе, кто-то таращит

на меня свои жадные зенки.

Шаг вправо, шаг влево, как к стенке.

Что делать дальше? В таблицах эфемерид

столько цифр! У бога, мне говорили, есть своя космограмма.

День равен ночи. Шанс выжить велик.

Пей пиво, пока пустота рубли не выдула из кармана!

Она притушила свет. Я тоже ненавижу бесцеремонное сверкание люстр.

Она не стала раздеваться дальше. Я тоже не люблю совсем обнаженных тел.

Она провела по чулку. Я тоже схожу с ума, едва коснусь

белых чулок, черных чулок… О-о, у нас столько тем

для разговора, но между нами улицы, рычание злобных машин,

в наших телефонных книжках записаны разные адреса.

Когда я бываю в гостях, она спокойно лежит

на диване и смотрит чужие судьбы, собранные в сериал.

Это срочно. Я сегодня в делах.

Подожди меня, слышишь, на костылях.

Щелкну мышкой по смешной дверце, возникшей на моем мониторе.

Длинный коридор. Страшные зверьки – шпок! шпок! – рассыпаются букетами брызг.

У меня много жизней. Тот, кто говорил про одну реку, так ничего и не понял.

Бесконечное множество бесконечных пространств – вот первое правило нашей игры.

Хлебни пивка, заешь сухариком.

Допоздна, чай, не маленькие.

Что там, за окном? Там, за окном, кажется, снег.

Так не играй для меня свой задолбанный рок-н-ролл!

Я сижу за клавесином. Меня звать Франсуа Куперен.

Ты мой приятель. Ты мой друг и коллега Рамо.

Солнце падает в омут. День покрывается черным. Я прав?

У нее серые глаза и длинные волосы. Я прав?

Мальчик, если ты намереваешься стать ученым. Я прав?

А ну разгадай, кто это. Я прав?

У меня две жизни. Которой

дать шанс? Я сказал А. Я говорю Б.

Зачем поэту женщина – предмет спора

нашей следующей встречи. Я дам ответ.

Поздно ночью потягиваю черной кофе

на опустевшей кухне.

Где та женщина, от которой пахнёт любовью

и сердце ударом ухнет?

Пива хватит, внизу ларек.

Не жалей, чай не Совок!

Ее мама велела поправить постель. Что за бред?

Отбилась от рук. Я и папа желаем тебе добра.

Что ты бормочешь? Кто этот Фред?

Я хочу жить своей жизнью. Ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла.

Грохот города. Крик женщины, вышедшей на балкон.

Дробь каблуков. Столько каблуков – и все нестройно стучат.

А тот, кто на цыпочках, слушает, когда зазвонит его сотовый телефон,

потому что жизнь в сущности строится на мелочах,

которых не будет там, за бугром,

откуда не прижилось встречать…

С тех пор, как я перестал быть поэтом, мне проще.

Разговаривать, не читая стихов дамам.

Рука движется от колена в сторону толще.

Я такой же, как все. Я самый

обыкновенный.

Слушайте все, кому плохо от того, как я живу.

Я каюсь. Я падаю на колени. Я бьюсь в бессилии.

За ответ на вопрос Кто может угодить всем? Радио «Ну и ну»

дарит прикольную маечку, которую не приобрести вам

даже в самом известном бутике.

Она была плаксой. И теперь куксится то и дело,

когда я пропадаю из ее пространства, когда она ускользает от моего взгляда.

Жить надо в пляс кричит Куперен, подпрыгивая мордентом.

Точно вторит один из Скарлатти и в бешенстве пишет сонату

Allegro.

Я все же не тот, кто, как в клетке, в сетке, разбитой на четыре по семь

с остатком, где пять тягостны, а два желанны.

Я живу под ритм сказки о солдате и черте

Меня болтают шторма посередке неукротимого океана.

Себе плесни. Мне в кружечку брызни.

За то, чтобы не прожить мимо жизни!

Абонент не желает с Вами общаться! Перестаньте накручивать номер!

Status quo – это когда знай свое место, так будет лучше.

Смыться в деревню, чтобы жить незаметно, но где тот лэндровер,

который моргнет тебе фарами, чтоб взять в попутчики?

Господи! Сколько слов ты вложишь в мой рок-н-ролл?

Сколько лиц я сменю – наяву, будто в чате?

Сколько сюжетов будет просить Эта роль

специально для Вас. Не пожалеете – соглашайтесь.

Эй, что там за окном?

Бросай костыли, побудем вдвоем,

чтоб не утопнуть в метели.

Профессор студентку ведет в подъезд.

Что делать? Есть много мест,

если нет подходящей постели.

Усталый Рамо крышкой рояля хлоп.

На уши шапку, поднять воротник пальто,

чай не май месяц.

В кабаке Вольфганг Амадей,

не выдержал: стоит у дверей,

давай скорей – хлебнем вместе.

Я на кухне… Один? У меня столько жизней, что их не жалко.

За окном снег и жара палит под ногами почву.

Пей пиво поэт. Жизнь пестра, как лоскутное одеяло.

Фантазия давит до боли, до смерти – и рвется наружу, и рвется, и рвется…

Сентябрь 2002 – январь 2003